Эдуард Хруцкий - Полицейский [Архив сыскной полиции]

В передней ярко горела бронзовая люстра, сделанная как матовый шар, на полу лежал человек в кожаной куртке, синих бриджах и фасонистых сапогах с ремешками на голенище, рядом валялся кольт. – Обыскивали? – Нет, ждали вас, – сказал Мартынов.

Бахтин присел. Пуля попала точно в сердце, крови было немного. Бахтин расстегнул куртку, достал из внутреннего кармана бумажник.

Две порнографические открытки… Деньги… Письмо… Паспорт… Соловьев Игнат Петрович… Явная липа… Мандат… «Тюремный отдел МЧК… Ковалев Федор Петрович… комиссар. Всем военным и гражданским властям… Подпись: комендант Семенов».

– Это вам. – Бахтин протянул мандат Мартынову.

В карманах бриджей патроны к кольту… Ключ… Только вот где та дверь, которую можно им открыть… Опять деньги.

– Проследите, пусть откатают пальцы, – приказал он Алфимову, – если повезет, они могут оказаться среди тех папок, что мы взяли в Салтыковке.

Бахтин поднялся, зашагал по коридору. В гостиной, на ковре, лежал человек с простреленной головой. Пуля из кольта или маузера разнесла ему практически все лицо. Рядом валялся браунинг калибра 6,35. Видимо, из него и застрелил Кручинин одного из бандитов. В гостиной поработали основательно. На ковре осколки фарфора, хрустальные бокалы, серебряная посуда. Из гостиной дверь в кабинет. Там работал Литвин. – Что, Орест?

– Ящики стола вывернуты, в стене взломан секретный сейф. – Что там было?

– Вот, нашел на полу. – Литвин протянул Бахтину кольцо с изумрудом и бриллиантами. – Наверное, уронили впопыхах.

Бахтин узнал это кольцо. Оно было на руке Лены в день их последней встречи в Петербурге.

Он вышел в коридор. Посол и Манцев продолжали о чем-то беседовать.

– Господин посол, – Бахтин подошел к ним, – вам приходилось бывать в этой квартире? – Конечно.

– Были ли у господина Кручинина какие-то редкие ценности?

– Да, у него в гостиной находилась необычайная коллекция изделий Фаберже. – Я попрошу вас пройти со мной. – Конечно.

Посол брезгливо переступил через убитого, увидел труп Кручинина и снял котелок. – Это ужасно.

– Я прошу вас внимательно осмотреть гостиную. Есть ли здесь предметы, о которых вы говорили? – Голос Бахтина был служебно-будничен.

Посол прошелся по комнате, внимательно разглядывая разбитые стекла горок. – Коллекции нет.

– Благодарю вас. Держал ли господин Кручинин в доме служебные документы? – Что вы имеете в виду? – Бланки паспортов.

– Уверен, что нет, – запнувшись на секунду, ответил посол.

– Благодарю. Но мне бы хотелось, чтобы вы еще раз подумали. – Господин Бахтин! – возмутился посол.

– Господин посол, представьте, что паспорта попали в руки бандитов. Следовательно, они воспользуются ими для новых убийств и грабежей. Подумайте, граждане королевства Швеция занимаются в Москве уголовным промыслом.

– Я поговорю с господином послом, – вмешался в разговор Манцев.

Ну вот, пора идти в соседнюю комнату. Бахтин уже знал, что увидит там. И знание это страшило его, отзываясь в сердце острой болью. На ковре лежала полуголая Лена.

– Ее изнасиловали сначала, потом застрелили, – сказал за спиной Бахтина врач. – Литвин, нашли что-нибудь рядом с убитой? – Ничего.

– Посмотрите внимательно еще раз. Поднимите тело, ковер ощупайте…

Бахтин вышел в соседнюю комнату. Закурил, повернулся к окну. Не думал он, что увидит в последний раз ее мертвой. Вошли жиганы, надругались над его первой любовью, изнасиловали хором, а потом застрелили. И в этом виноваты все. И те, кто пришли сегодня, и те, кто под видом ломки старого позволили ворам и бандитам хозяйничать в его родном городе. Он смотрел в окно и не видел ничего. На темном стекле, словно на экране электротеатра, возникали воспоминания. Они были щемящи и нежны.

За что Господь послал ему все эти испытания? Тюрьму, расстрельный подвал, смерть Лены. И он чувствовал, как к острому ощущению горя и утраты примешивается такое же пронзительное чувство ненависти. К Рубину, Сабану и всем тем, кто разрушил его мир, испохабил жизнь. Лишил всего, что он заработал тяжелым трудом. И постепенно это чувство поглотило в нем все остальное, стало главным, как совсем недавно в камере Бутырской тюрьмы. Воспоминания обожгли на несколько минут и погасли. Исчез молодой романтический петербургский житель. У окна в комнате опять стоял человек, пришедший в этот город мстить.

– Александр Петрович. – Литвин дотронулся до его плеча. Бахтин повернулся. – Где швейцар, Орест? – Сейчас приведу. – На кухню.

На кухне сидели два чекиста в кожаных куртках и ели консервы. – Вон отсюда, – рявкнул Бахтин.

– Чего? – Один из них встал, угрожающе надвинулся. – Ты, ошметок полицейский… – Вон, – Бахтин достал наган, – застрелю, суки.

– Ты чего… Чего… – Второй чекист попытался встать, но упал с табуретки.

На шум вошел Мартынов. Он увидел консервы, хлеб, наган в руке Бахтина. – Вон, – скомандовал он. – Погодите, – Бахтин спрятал наган, – Алфимов. – Здесь я. – Обыщи их.

– По какому праву… – заорал тот, что полез первым.

– По праву революции, – с удовольствием ответил Бахтин.

Они с Мартыновым вышли, а через некоторое время Алфимов вывел этих двоих.

– Наворовали, сволочи, – обратился он к Мартынову. – Арестовать.

– Вы, Федор Яковлевич, не расстраивайтесь, – Бахтин дотронулся до кожаного рукава Мартынова, – это всегда было и всегда будет.

– Нет, не будет, – зло ответил Мартынов, – выжжем каленым железом. – Ну-ну, давайте. Где швейцар? – Здесь я. – Пошли. В кухне Бахтин сел рядом со швейцаром. – Ну, братец, излагай.

– Приехали они заполночь… Значит, мне позвонили. Я им: кто, мол? Они: мы из чеки. Я открыл. Старший ихний одет как барин, с кольцами…

– Стоп. – Бахтин достал фотографию Сабана. – Он?

Швейцар повернул карточку к свету, поглядел внимательно. – Ну! – Точно он. – Они документы показывали? – Бумажки, везде штамп ЧК. – А этого не было? – Бахтин достал фото Рубина.

– Был, господин начальник, точно, он мне-то документы и показывал. – Литвин! – позвал Бахтин. И когда тот вошел, скомандовал: – Снимите показания. – Опознал? – В цвет.

На Лубянке Мартынов позвал Алфимова в свой кабинет. – Миша, ты знаешь, кого убили на Сретенском? – Консула с женой.

– А ты знаешь, что его жена – первая любовь Бахтина. Мне Литвин об этом рассказал. – Ну прямо роман, Федор.

– Только с плохим концом. На Александре Петровиче лица нет. Такое пережить. Тюрьму нашу, потом смерть любимой. – Так, что делать? – Что делать, что делать… Мартынов полез в шкаф, вынул пузатую бутылку.

– Коньяк. Французский. Дай ему, пусть душу облегчит. И закуску приготовь.

Бахтин вошел в комнату своей группы. Никого не было. На его столе стояла открытая бутылка коньяка «Финь-Шампань» и тарелка с консервированным мясом. Бахтин посмотрел на это великолепие, и что-то дрогнуло в его душе. Нет, не все сволочи в этом мире и даже в доме этом. Люди остаются людьми; со своими грехами, добротой, любовью, какая бы власть ни пришла в этот город. Он налил полный стакан и залпом выпил. Ему стало тепло и грустно. И предательски по лицу потекли слезы.

Разбудили его голоса. Бахтин скинул пальто, которым его кто-то заботливо укрыл, и сел на диване. В комнате была вся группа. – Доброе утро. – Выспались? – спросил Алфимов. – Сколько времени-то? – Два пополудни.

Через час Бахтин и Мартынов сидели в кабинете Манцева.

– План ваш, Александр Петрович, хорош, слов нет. Значит, инструктор милицейских курсов Чечель согласен? – Согласен.

– Странная история, неужели Усов не знал, что полковник сдал деньги. – Мартынов закурил.

– А как он мог до этого дознаться? – Бахтин достал из бумажника расписку Красного Креста. – Вот видите, все до копейки передано.

– Ну что ж, – Манцев встал, – пойду доложу Дзержинскому.

– Мы такие вопросы раньше решали на уровне начальника сыскной. – Бахтин прищурился насмешливо.

– Дело уж больно склочное, шведы телефонируют в Наркоминдел по три раза в день. Что вам надо для проведения операции?

– Тысячи две франков, наших денег побольше, хорошие мужские вещи, модную женскую одежду, квартиру и людей. – Это не проблема. – Тогда я начинаю.

Бахтин шел по Маросейке. Улицу замело, дворники-подлецы не работали, поэтому пробираться приходилось по узкой, протоптанной дорожке. День был солнечный, яркий. Снег искрился на солнце. Над домами в безветрии стоял печной дым. Спокойной была утренняя Москва, радостной, словно в преддверии Рождества. Вот навстречу заскользила по намятому снегу барышня в синей бархатной шубке с песцовым воротником. Стрельнула в Бахтина лукавыми серыми глазами и пронеслась мимо.

Война войной, переворот переворотом, а люди живут, радуются, на свидания бегают. Живет Москва, живет!

Бахтин свернул в Колпачный и приятно удивился. Тротуар был аккуратно разметен.